Мало какие фигуры сделали так много для срыва и сдерживания революционных устремлений угнетенных масс Кении, как Раила Одинга. Его смерть в среду на этой неделе завершила долгую политическую карьеру человека, который на протяжении более чем четырех десятилетий служил центральным столпом капиталистического правления и империалистического господства в Кении. Будь то в качестве лидера оппозиции, министра кабинета или премьер-министра, Одинга играл роль политического посредника, направляя массовые протесты против неравенства, коррупции и репрессий в тупик конституционной реформы и поддерживаемых империализмом коалиций «национального единства».
Родившийся в 1945 году в Масено, западная Кения, Одинга был сыном Джарамоги Огинги Одинги, первого вице-президента Кении после обретения независимости и соучредителя Африканского национального союза Кении (KANU) вместе с Джомо Кениатой, первым президентом страны. KANU заключил сделку с британским империализмом и правил де-факто однопартийным государством на протяжении более трех десятилетий.
В первые годы после политической независимости Джарамоги Одинга был ведущей фигурой левого крыла KANU. На фоне массовой поддержки социализма среди рабочих и сельских масс Одинга стремился обеспечить себе базу, выдвигая программу государственно-регулируемого капиталистического экономического развития в рамках национальных границ, навязанных колониализмом, захват ферм европейских поселенцев без компенсации и быструю африканизацию государственной службы и рабочих мест в государственном секторе, как он объяснил в своей книге Not Yet Uhuru [Еще не свобода] (1967). Это были меры, которые должно было осуществить капиталистическое правительство, используя тесные связи с контрреволюционной советской бюрократией, а не рабочий класс в союзе с сельскими массами.
Кениата разгромил эту оппозицию, запретив попытки Одинги создать новую партию, Союз народа Кении (KPU), и поместив Одингу под домашний арест.
В десятилетия после обретения независимости новая элита Кении обогащалась за счет массового захвата земель, финансируемого западными займами, скупая бывшие поместья поселенцев за счет сельской бедноты, разграбляя государственные ресурсы и углубляя военные и экономические связи с британским и американским империализмом, которые поддерживаются по сей день. Как и в случае с другими постколониальными африканскими правительствами после независимости, опыт Кении обнажил органическую неспособность африканских буржуазных националистов реализовать стремления африканских масс к свободе от иностранного господства, демократии и социальной справедливости.
Политический взлет Раилы Одинги был построен на наследии его отца как номинального левого оппонента Кениаты и его преемника Даниэля арапа Мои. Получив образование в сталинистской Восточной Германии по специальности инженер-механик, он вернулся в Кению, в создании которой принимал участие его отец, чтобы вступить в ряды нового правящего класса, расширяя семейную бизнес-империю в сфере энергетики, строительства и медиа. К моменту его смерти его состояние оценивалось от 1,2 до 3,3 миллиардов долларов, что ставило его в число богатейших 0,1 процента кенийцев — олигархического слоя численностью примерно 8300 человек, которые, по данным организации Oxfam, владеют большим богатством, чем нижние 99,9 процентов кенийцев вместе взятые. Это вопиющее неравенство олицетворяет классовую пропасть между Одингой и миллионами, которых он якобы представлял.
Одинга при Мои и Кибаки
Политическая карьера Одинги началась в 1980-х годах после его ареста вследствие неудачной попытки переворота 1982 года против режима Мои. Он провел почти восемь лет в заключении, во время которого его избивали, лишали медицинской помощи и подвергали психологическим пыткам, что вызвало у него долговременные затруднения с речью. После освобождения он вновь появился в 1990-х годах в качестве ведущей фигуры в буржуазной оппозиции диктатуре Мои, движении «Второго освобождения». Наряду с Кеннетом Матибой и Чарльзом Рубией, Одинга выступал за восстановление многопартийной демократии, направляя растущий народный гнев против режима в борьбу за ограниченные конституционные реформы в рамках капитализма.
Роль Одинги как лидера оппозиции была усилена тем, что считалось ведущей подпольной леворадикальной оппозицией режиму, маоистской группой Mwakenya. С ее сталинистской двухэтапной теорией установления капиталистической демократии на первом этапе и откладывания второго этапа, т.е. социализма, на неопределенный срок, она помогла направить оппозицию в лагерь Одинги. Mwakenya призывала «все прогрессивные демократические и патриотические политические организации, профсоюзы рабочих, крестьянские кооперативы, профессиональные объединения, религиозные организации, студенческие общества, деловые круги, благотворительные и другие неправительственные группы по интересам объединиться в единую силу действия, чтобы оказать давление на Мои с требованием уйти в отставку». Многие члены группы, включая будущего главного судью Уилли Мутунгу, стали ключевыми союзниками Одинги.
Столкнувшись с растущими беспорядками и давлением со стороны Вашингтона, долгое время поддерживавшего Мои, но теперь опасавшегося революционного народного восстания, Мои был вынужден отменить конституционный запрет на оппозиционные партии, проложив путь к первым многопартийным выборам в Кении в 1992 году.
К концу 1990-х годов Одинга примирился с режимом и объединил свою Партию национального развития (NDP) с глубоко непопулярным KANU Мои после участия в выборах 1997 года. Он затем занял пост министра энергетики при Мои, впервые попав в структуры государственного аппарата.
В 2002 году, когда социальная оппозиция режиму Мои усилилась, Одинга покинул правительство и присоединился к коалиции оппозиционных буржуазных партий во главе с Мваи Кибаки, бывшим министром финансов Мои. Поскольку Кибаки был болен во время кампании, Одинга фактически возглавил избирательную кампанию, которая положила конец 24-летнему правлению Мои. Однако после победы Кибаки оттеснил его, отказав Одинге и его союзникам в высоких постах, которые им были обещаны. Получив пост министра дорог, Одинга вскоре рассорился с Кибаки, чье правительство, как и правительство Мои до него, развязало жестокое полицейское насилие, — включая внесудебные убийства, по оценкам, до 8000 человек, в основном молодых мужчин.
После разрыва с Кибаки Одинга снова стал главной фигурой в оппозиции, одновременно давая понять, что он яростно враждебен к социализму. В своей автобиографии The Flame of Freedom (Пламя свободы) (2013) он рассказал о ситуации перед выборами 2007 года:
Из-за давно известной позиции моего отца и меня самого за справедливое распределение национальных ресурсов меня часто обвиняли в том, что я левый антикапиталист (странное заблуждение относительно человека, который, как и его отец до него, давно был вовлечен в частное предпринимательство). Говорили, что, став президентом, я отменю некоторые приватизации и внесу радикальные изменения в работу кенийской фондовой биржи. Последнее, вероятно, также было связано с моим заявлением о том, что огромные прибыли от незаконной торговли наркотиками были вложены в национальную фондовую биржу. В середине октября я посетил Найробийскую фондовую биржу, чтобы заверить ее в своей поддержке.
«Большая коалиция» с Кибаки и союз с Кениатой
Выборы 2007 года стали пиком политического влияния Одинги и самым жестоким кризисом в постколониальной истории Кении. Баллотируясь в качестве главного кандидата от оппозиции против действующего Кибаки, Одинга, казалось, был на грани победы, пока широкомасштабное мошенничество не обеспечило Кибаки победу. Одинга призвал к массовым демонстрациям, и его сторонники, в основном из рабочего класса Кении и обнищавших слоев в трущобах и сельской местности, вышли на улицы.
Режим ответил жестокими репрессиями. Этническое насилие, разжигаемое обеими правящими фракциями, охватило страну, в результате чего погибло более 1300 человек, а более 650 000 стали беженцами. Уильям Руто, нынешний президент Кении, но тогда союзник Одинги, сыграл преступную роль в разжигании этнических столкновений, за что позже Международный уголовный суд выдал ордер на его арест.
Одинга, опасаясь, что массовая оппозиция может выйти из-под его контроля, а также под давлением Вашингтона, заключил соглашение о разделе власти с Кибаки в 2008 году при посредничестве США, став премьер-министром в правительстве «большой коалиции». Империалистические державы приветствовали сделку как модель «стабильности». Она была сформирована для укрепления роли Кении как ключевой региональной базы для западных военных и финансовых интересов.
За пять лет премьерства (2008–2013) Одинга продемонстрировал свою лояльность империализму. Его правительство поддерживало военные интервенции под руководством США в Сомали под знаменем «войны с террором», а также вторжение Франции в Кот-д’Ивуар в 2011 году. На внутреннем фронте его администрация помогла протолкнуть Конституцию 2010 года, разработанную под руководством США и Великобритании, как механизм сдерживания массового гнева и восстановления доверия к капиталистическому порядку после кровопролития в связи с выборами 2007 года.
В 2013 году Одинга потерпел поражение на президентских выборах от Ухуру Кениаты, сына первого президента страны. По мере углубления массового разочарования в политическом истеблишменте роль Одинги как «прогрессивной» фигуры оказалась жульничеством. Когда выборы 2017 года вновь были омрачены коррупцией и сопровождались убийством более 100 протестующих, он ненадолго позиционировал себя в качестве лидера «народного движения сопротивления». Но в начале 2018 года он неожиданно примирился с Кениатой в рамках так называемого пакта «Рукопожатия», изобразив это как шаг к «национальному единству».
К выборам 2022 года Одинга открыто превратился в капиталистического политического медиатора par excellence [по преимуществу]. Поддержанный Кениатой, самым богатым человеком Кении, семья которого владеет многомиллиардной бизнес-империей, он столкнулся с Руто, бывшим союзником, который эксплуатировал народный гнев в рамках популистской кампании «снизу вверх» и изображал из себя аутсайдера, — несмотря на то, что был действующим вице-президентом. Незначительная победа Руто отразила широко распространенную враждебность к политическим династиям Кении, включая Одингу.
После избрания Руто жестоко обрушился на рабочий класс, поскольку экономический кризис в стране углублялся, особенно из-за стремительного роста стоимости жизни, усугубленного войной НАТО против России на Украине и пандемией COVID-19. В 2023 году Руто ввел первый раунд программы жесткой экономии МВФ, спровоцировав массовые протесты. Одинга вновь попытался канализировать массовое недовольство по безопасным каналам. Он собирал периодические протесты против Финансового законопроекта (бюджета) 2023 года, главной чертой которого была жесткая экономия, только чтобы свернуть их, когда они начали сливаться с более широкими забастовками учителей, врачей и госслужащих. Десятки его сторонников были расстреляны полицией и военными.
Одинга и Руто против кенийского рабочего класса и молодежи
Как раз когда Одинга посчитал, что ему удалось сдержать социальные волнения, в середине 2024 года вспыхнуло восстание «поколения Z» против всего кенийского политического истеблишмента. То, что началось как протесты против Финансового законопроекта 2024 года, продиктованного МВФ, — вводящего всеобъемлющие налоги на топливо, хлеб, растительное масло и цифровые услуги, — быстро переросло в общенациональное восстание против всего капиталистического постколониального порядка. В отличие от предыдущих мобилизаций это движение возникло полностью вне контроля Одинги. 25 июня протестующие штурмовали парламент, а в последовавших жестоких расправах было убито более 60 человек, тысячи арестованы и десятки похищены.
Хотя он публично выражал сочувствие протестам, Одинга в частном порядке вел переговоры с Руто о том, как их нейтрализовать. Вскоре после этого он интегрировал свое «Оранжевое движение за демократию» (ODM) в структуры администрации Руто, чтобы сформировать нынешнее «широкое» правительство, предоставив политическое прикрытие режиму для продвижения программы жесткой экономии МВФ и консолидации полицейской диктатуры. Затем Одинга предпринял шаги по кооптации самопровозглашенных «лидеров» поколения Z в орбиту режима.
Результатом стала де-факто парламентская диктатура, не имеющая даже номинальной оппозиции. Вскоре власть усилила кровавые репрессии. В июле этого года, когда сотни тысяч людей вышли на улицы, силы безопасности убили 57 демонстрантов и ранили более 600 в ходе одной из худших расправ, совершенных кенийским правящим классом за последние десятилетия.
Ничто не может лучше разоблачить гнилость Одинги, чем использование его смерти нынешним режимом Руто для введения мер жесткой экономии и полицейского государства. Едва высохли чернила на свидетельстве о смерти Одинги, а СМИ начали публиковать некрологи, сплошь восхваляющие его демократические качества, как Руто решил подписать восемь глубоко авторитарных и антирабочих законопроектов.
Среди них Закон о приватизации 2025 года, который позволяет правительству продавать государственные предприятия без одобрения парламента; Закон о компьютерных злоупотреблениях и киберпреступности (с поправкой) 2024 года, предоставляющий полиции и разведывательным агентствам широкие полномочия по мониторингу, цензуре и закрытию онлайн-платформ; а также Закон о комиссии национальной полиции (с поправкой) 2024 года, усиливающий контроль исполнительной власти над силовым аппаратом.
Другие законы включают Закон о национальной земельной комиссии (с поправкой) и Закон о земле (с поправкой), централизующие право принятия решений в Найроби, ослабляющие местную защиту земель, чтобы позволить большее разграбление земель окружением Руто, в то время как к Закону о сборе с авиапассажиров (с поправкой) и Закон о поставщиках услуг виртуальных активов вводят новые сборы.
В одном из своих последних интервью Sunday Nation Одинга провел параллель между молодежным восстанием в Кении и Египетской революцией 2011 года, которая свергла проамериканского диктатора Хосни Мубарака. Он вспомнил, что был «последним международным лидером, принятым Мубараком» перед падением диктатора, заметив, что даже режимы, которые кажутся сильными, могут рухнуть в течение нескольких недель. Послание Одинги было предупреждением правящей элите о том, что неконтролируемые народные восстания угрожают всему капиталистическому порядку.
Реальный урок Египта для сегодняшней Кении заключается в том, что буржуазные «оппозиционные» фигуры, такие как Одинга, выдающие себя в качестве защитников демократии, играют решающую роль в удушении революционных движений и прокладывают путь к возобновлению репрессий, мер жесткой экономии и военного правления. Одинга умер в возрасте 80 лет в частной больнице для богатых в Кутхаттукуламе (Индия), куда его доставили для специализированного лечения. Как и остальная часть кенийской правящей элиты, он искал медицинскую помощь за границей, в то время как государственная система здравоохранения страны, разрушенная десятилетиями коррупции, приватизации и жесткой экономии, навязанной МВФ, лежит в руинах.
Смерть Одинги происходит на фоне новой волны социальных потрясений по всему миру, от Перу, Непала и Бангладеш до Мадагаскара, Марокко, Мозамбика и Анголы, вызванных ростом цен, массовой безработицей, жесткой экономией МВФ и оппозицией войне и геноциду. Эти движения выражают растущий гнев рабочих и молодежи против невыносимого социального неравенства и империалистического угнетения.
Победа этого движения зависит от отмежевания от различных представителей пропапиталистической оппозиции, которые, как и Одинга, боятся независимого движения масс гораздо больше, чем диктатуры. Защита демократических и социальных прав ставит перед кенийскими рабочими и молодежью задачу построения революционной марксистской партии, секции Международного Комитета Четвертого Интернационала (МКЧИ), ориентированной на реализацию перспективы перманентной революции, — объединения борьбы рабочих и угнетенных по всей Африке и миру для создания Соединенных Социалистических Штатов Африки в рамках мировой социалистической федерации.